Antiphilosophy. Vadim Filatov's site.
В. Вахрушев. Книга провинциального парадоксалиста.
В.В. Филатов. Антифилософия
(Записки подпольного парадоксалиста). Саратов: Изд. Саратовского университета, 2007. – 132 стр., тираж 500 экз.
Перед нами очень интересная книга, она написана, что называется, кровью сердца. Ее перекличка с “Записками из подполья” Достоевского налицо, она привлекает своей искренностью, даже какой-то безоглядностью авторской позиции, не просто взволнованностью, а даже каким-то бешенством интонаций, криком души человека, который задыхается в окружающем его обывательском мире.
По большому счету во многом автор прав. Я согласен с ним в его критике “великого обмана демократии” (76) (здесь и далее после цитат указывается номер страницы из книги), в его выступлениях против культа “удобной жизни”, то есть мещанского благополучия. Немало справедливого сказано В. Филатовым и об абсурде нашей жизни, о великой силе отчуждения, из-за которой прогресс человечества оказывается тупиковым путем. Автор склонен к хлестким формулировкам. Читаем, например: “так называемый “научно-технический прогресс” является не чем иным, как могилой человеческого Духа” (30), “вся человеческая культура направлена на оправдание мира и ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЕ ЗЛА” (122) (два слова выделены автором – В.В.). Я тоже критикую культуру как противоречивый социальный феномен, включающий в себя не только хорошее, но и много дурного, но до радикальных позиций г-на Филатова мне далеко. Но есть нечто привлекательное в героической позиции нашего парадоксалиста, в его гимнах “прямому действию”, в вызове всему банальному, пошлому, которое доминирует в жизни.
В то же самое время есть в “Антифилософии” много такого, что вызывает возражения, неприятие. Начну с явных противоречий, которых в книге достаточно. В начале В. Филатов не без основания пишет: “философия всего лишь имитирует средства и приемы научного исследования” (4), а в финале своей работы торжественно заявляет: “Антифилософия представляет собой научное исследование в области социальной аксиологии и антропологии” (121). Но даже с приставкой “анти” философия все же остается философией – не так ли? Выходит, все прочие “философии” плохи, один наш мыслитель прав. Верится с трудом. Да и какова научная база его рассуждений? Она складывается из опоры на античную диалектику, на некоторые суждения Беркли, Ницше, Сартра, Камю, Эрнста Юнгера, Джентиле, А. Зиновьева, то есть опять-таки на философию, которой ведь В. Филатов правильно отказывает в статусе научности. Тем более что автор третий раздел своей работы называет “Философия чистой духовности”, забывая на время о приставке “анти”. (В скобках следует заметить, что культура ХХ века явно увлечена этой частицей, выстраивая целый ряд “противительных” понятий: антитеатр, антироман, антипедагогика, антипсихиатрияантичастица, антимир. Еще Достоевский назвал своего рассказчика из “Записок из подполья” “антигероем”). Да и с диалектикой наш философ обходится вполне “антинаучно” – превознося жизнь как борьбу, он славит героев-самоубийц типа Юкио Мисимы, итальянский фашизм (это “большое прямое действие, которое было направлено на подрыв …власти европейских банкиров” (14)) и даже оправдывает сталинские репрессии 30-х годов, поскольку, дескать, “необходимым условием консолидации этноса и его успешного развития является наличие реальных или мифических, внутренних и внешних врагов” (46). Получается, что вождь удачно нашел в СССР врагов “мифических”, уничтожил их и этим “консолидировал” нацию! Вот она, “научность” в понимании нашего талантливого парадоксалиста. В рассуждениях подобного рода автор смыкается с Э. Лимоновым, В. Кожиновым, С. Куняевым и другими нашими суперпатриотами-националистами.
Вызывает некоторую оторопь презрение автора к физическому труду и вообще к трудящимся массам, которое “гармонично” сочетается у него с ненавистью к науке (а как это согласовать с “научностью” его собственной антифилософии?). Автор согласен с Беркли, что мира материального “просто не существует” (87). Очень хорошо, значит, все науки вредны. Что же касается физического труда, то “работать действительно вредно для здоровья” (99). Видимо, автор испытал это на себе. Дальше больше: “любые проявления физического труда можно и нужно рассматривать как рудимент животного состояния человека… Еще более смехотворны попытки сакрализации убогого носителя физического труда – так называемого народа” (100). Тут верно одно – нельзя идеализировать народ. Но и унижать его нельзя! Ведь не будь этих самых трудящихся, не смог бы г-н Филатов учиться в МГУ, не смог бы получить свой статус доцента и антифилософа.
В заключение отметим некоторые частности. Вряд ли можно безоговорочно относить далматинца, хорвата по национальности Юрия Крижанича к “русским философам”, ведь он даже книгу свою о России сочинял на смеси русского, хорватского, церковно-славянского языков. Ницше не мог “рассуждать, сидя в клинике для душевнобольных” (12), потому что, во-первых, в стадии безумия он уже не “рассуждал”, во-вторых, жил в доме своей сестры. Смешно, что В. Филатов верит, будто Ленин на субботнике “таскал туда-сюда надувное бревно” (15). Но это мелочи.
Главное, книга В.В. Филатова заслуживает серьезного внимания мыслящих людей.
Опубликовано в журнале:
«ВОЛГА-ХХI век» 2007, №11-12
ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
(Записки подпольного парадоксалиста). Саратов: Изд. Саратовского университета, 2007. – 132 стр., тираж 500 экз.
Перед нами очень интересная книга, она написана, что называется, кровью сердца. Ее перекличка с “Записками из подполья” Достоевского налицо, она привлекает своей искренностью, даже какой-то безоглядностью авторской позиции, не просто взволнованностью, а даже каким-то бешенством интонаций, криком души человека, который задыхается в окружающем его обывательском мире.
По большому счету во многом автор прав. Я согласен с ним в его критике “великого обмана демократии” (76) (здесь и далее после цитат указывается номер страницы из книги), в его выступлениях против культа “удобной жизни”, то есть мещанского благополучия. Немало справедливого сказано В. Филатовым и об абсурде нашей жизни, о великой силе отчуждения, из-за которой прогресс человечества оказывается тупиковым путем. Автор склонен к хлестким формулировкам. Читаем, например: “так называемый “научно-технический прогресс” является не чем иным, как могилой человеческого Духа” (30), “вся человеческая культура направлена на оправдание мира и ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЕ ЗЛА” (122) (два слова выделены автором – В.В.). Я тоже критикую культуру как противоречивый социальный феномен, включающий в себя не только хорошее, но и много дурного, но до радикальных позиций г-на Филатова мне далеко. Но есть нечто привлекательное в героической позиции нашего парадоксалиста, в его гимнах “прямому действию”, в вызове всему банальному, пошлому, которое доминирует в жизни.
В то же самое время есть в “Антифилософии” много такого, что вызывает возражения, неприятие. Начну с явных противоречий, которых в книге достаточно. В начале В. Филатов не без основания пишет: “философия всего лишь имитирует средства и приемы научного исследования” (4), а в финале своей работы торжественно заявляет: “Антифилософия представляет собой научное исследование в области социальной аксиологии и антропологии” (121). Но даже с приставкой “анти” философия все же остается философией – не так ли? Выходит, все прочие “философии” плохи, один наш мыслитель прав. Верится с трудом. Да и какова научная база его рассуждений? Она складывается из опоры на античную диалектику, на некоторые суждения Беркли, Ницше, Сартра, Камю, Эрнста Юнгера, Джентиле, А. Зиновьева, то есть опять-таки на философию, которой ведь В. Филатов правильно отказывает в статусе научности. Тем более что автор третий раздел своей работы называет “Философия чистой духовности”, забывая на время о приставке “анти”. (В скобках следует заметить, что культура ХХ века явно увлечена этой частицей, выстраивая целый ряд “противительных” понятий: антитеатр, антироман, антипедагогика, антипсихиатрияантичастица, антимир. Еще Достоевский назвал своего рассказчика из “Записок из подполья” “антигероем”). Да и с диалектикой наш философ обходится вполне “антинаучно” – превознося жизнь как борьбу, он славит героев-самоубийц типа Юкио Мисимы, итальянский фашизм (это “большое прямое действие, которое было направлено на подрыв …власти европейских банкиров” (14)) и даже оправдывает сталинские репрессии 30-х годов, поскольку, дескать, “необходимым условием консолидации этноса и его успешного развития является наличие реальных или мифических, внутренних и внешних врагов” (46). Получается, что вождь удачно нашел в СССР врагов “мифических”, уничтожил их и этим “консолидировал” нацию! Вот она, “научность” в понимании нашего талантливого парадоксалиста. В рассуждениях подобного рода автор смыкается с Э. Лимоновым, В. Кожиновым, С. Куняевым и другими нашими суперпатриотами-националистами.
Вызывает некоторую оторопь презрение автора к физическому труду и вообще к трудящимся массам, которое “гармонично” сочетается у него с ненавистью к науке (а как это согласовать с “научностью” его собственной антифилософии?). Автор согласен с Беркли, что мира материального “просто не существует” (87). Очень хорошо, значит, все науки вредны. Что же касается физического труда, то “работать действительно вредно для здоровья” (99). Видимо, автор испытал это на себе. Дальше больше: “любые проявления физического труда можно и нужно рассматривать как рудимент животного состояния человека… Еще более смехотворны попытки сакрализации убогого носителя физического труда – так называемого народа” (100). Тут верно одно – нельзя идеализировать народ. Но и унижать его нельзя! Ведь не будь этих самых трудящихся, не смог бы г-н Филатов учиться в МГУ, не смог бы получить свой статус доцента и антифилософа.
В заключение отметим некоторые частности. Вряд ли можно безоговорочно относить далматинца, хорвата по национальности Юрия Крижанича к “русским философам”, ведь он даже книгу свою о России сочинял на смеси русского, хорватского, церковно-славянского языков. Ницше не мог “рассуждать, сидя в клинике для душевнобольных” (12), потому что, во-первых, в стадии безумия он уже не “рассуждал”, во-вторых, жил в доме своей сестры. Смешно, что В. Филатов верит, будто Ленин на субботнике “таскал туда-сюда надувное бревно” (15). Но это мелочи.
Главное, книга В.В. Филатова заслуживает серьезного внимания мыслящих людей.
Опубликовано в журнале:
«ВОЛГА-ХХI век» 2007, №11-12
ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА