Потребность быть обманутыми

"Все люди несчастны, но не все об этом знают", – сказал Эмиль Сиоран.

Я давно заметил: отсутствие мысли принято маскировать смехотворным пафосом. Достаточно много раз  употребить словечки  "высший", "великий", "миссия", а лучше всего каждое второе слово писать с заглавной буквы и вот уже заурядная банальность приобретает видимость смысла. Это моё наблюдение в полной мере относится к сочинению иркутского профессора философии Валерия Даниленко "Смысл жизни". Прежде всего, опыт мне подсказывает, что профессор философии и философия это, как правило, понятия взаимоисключающие. Ну, за очень редкими исключениями, наподобие Арсения Чанышева. Во-вторых, свою книгу автор назвал учебником. То есть, он учит нас смыслу жизни, что не приходило в голову ни Франку, ни Трубецкому, ни, тем более, Екклесиасту. Все они в основном высказывали свои мысли — постольку, поскольку они у них были. 

"Что за удовольствие – унижать человека бессмысленностью его жизни? – недоумевает Даниленко. Одно из двух: либо человек и на самом деле искренне убеждён в бессмысленности человеческой жизни, либо он лукавит, скрывая свои подлинные намерения. Например, такое: чтобы легче помирать было". Странно. Почему истина должна приносить удовольствие? Сказано: умножающий знание, умножает скорбь. Да и умирать, наверно, легче, если воображаешь, что во всем этом был какой-то смысл. Каждый сможет сам убедиться в этом, когда помрет. 

"Много воды утекло с тех пор, как Экклезиаст объявил жизнь бренной, тщетной, бессмысленной. Но новые люди не устают это делать из поколения в поколение и после него. Им и в голову не приходит, что они получили эту возможность благодаря родителям. Выходит, жизнь их родителей не была бессмысленной, если их дети получили самоё возможность говорить о бессмысленности". Иначе говоря, родители ввергают детей в бессмысленное выживание, завершающееся трагическим фиаско. И, в качестве бонуса, мы получаем возможность рассуждать об этой бессмысленности. Чудесно. А вот что говорит в романе "У последней черты" писатель Серебряного века Михаил Арцыбашев: "Доктор невольно покосился на ее выпуклый, бесстыдно вылезающий живот, и не подумал, а почувствовал мучительное недоумение и стыд: как могут люди при виде этого ужасного конца, который ждет всякого человека, зачинать, вынашивать и рожать новую человеческую жизнь, новое страдание? И еще гордиться этим, как исполнением какой-то великой миссии! Было что-то наглое в ее ярком платье с намеками на обнаженность, в круглом крепком животе и в близости здорового, настойчиво следующего за ней мужчины. «А ведь они совершают страшное преступление!» – вдруг пришло в голову доктору Арнольди".

Резким диссонансом с надуманным оптимизмом звучат причитания Даниленко по поводу смерти жены. "Сколько мне осталось? Бог весть. Но я борюсь, борюсь с бессмысленностью. Но моя борьба с горем оказалась бесплодной. Горе действует по законам, которые не зависят от моей воли. Вот почему я пришёл к такому выводу: нет мне утешения. Чувство тоски по тебе уйдёт со мной в могилу. Стало быть, моё горе временно: оно закончится с моею смертью. Я пью до дна чашу своего горя". Что здесь сказать? У автора внезапно прорывается  честное мышление. Жизнь это абсолютно лишенная смысла боль. Как её облегчить понимали уже античные стоики – постараться не привязываться ни кому и ни к чему, и, в первую очередь, к жизни в целом. И, тем более, не обрекать на этот ад другие существа.

Тем не менее, Даниленко всячески пытается слепить свой оптимизм, для чего оперирует цитатами из Чехова: "Кто знает, что жизнь бесцельна и смерть неизбежна, тот очень равнодушен к борьбе с природой и к понятию о грехе: борись или не борись — всё равно умрёшь и сгниёшь…К чему, спрашивается, нам ломать головы, изобретать, возвышаться над шаблоном, жалеть рабочих, красть или не красть, если мы знаем, что эта дорога через две тысячи лет обратится в пыль? И так далее, и так далее… Согласитесь, что при таком несчастном способе мышления невозможен никакой прогресс, ни науки, ни искусства, ни само мышление". "Есть желающие с этим поспорить? – торжествует учитель смысла жизни. Однако, если культура, включая религию, науку и искусство, есть, в первую очередь, средство лживого оправдания бессмысленной жизни, то небытие неизбежно стирает человека и человечество вместе с ничтожной культурой в прах. В данном контексте прогресс лишь увеличивает пространство иллюзии, а честное мышление усиливает скорбь. 

Так в чем же заключается, по автору, смысл жизни? А вот в чем: "Очеловечение через культуру – вот миссия, ниспосланная людям мировой эволюцией. В выполнении этой миссии – высший смысл человеческой жизни". Иначе говоря, смысл жизни заключается во лжи о том, что этот самый смысл есть. Что и составляет содержание культуры. Она рассказывает нам блестящие сказки, не имеющие никакого отношения к жизни, удовлетворяя унизительную потребность "тварей дрожащих" быть обманутыми.